Дмитрий Хван - Хозяин Амура [СИ]

После баньки и отменной айнской ухи под капельку брусничной настойки в кабинете начальника гарнизона собрались Сазонов, Лыков, Мелетьев, а также бывший в Усть-Амурском остроге даур Илья, старшина, командир стрелкового взвода первого Даурского охранного полка.

Лыков уже составил донесение, которое вскоре должно будет уйти по цепочке станций в Ангарск. В тексте, озвученном на этом собрании, говорилось об усилении активности охотской флотилии, согласно вновь поступившим данным. И пусть лодии, что сходили с охотской верфи, казались неказистыми, дело своё они делали — русская колонизация Сахалина, Камчатки, а возможно, и Курильских островов, несомненно, началась и весьма активно, надо сказать, проходила. Особенно это касалось Сахалина — как наиболее удобного в достижении охотскими лодиями — одномачтовыми, крутобокими корабликами, напоминавшими поморские кочи, но вооружёнными двумя-тремя медными пушечками. Такой корабль мог взять на борт, помимо дюжины человек команды, до сорока человек казаков либо промысловиков. Нет, с одной стороны, экспансия Руси вызывала уважение, всё-таки предки были людьми отважными и упёртыми в достижении своих целей. Пусть не без греха, но именно они и создали великую державу от Балтики до канадских лесов, которую успешно профукали, продали потомки.

— Быть может, стоит попробовать направить Русь на Аляску? — осторожно проговорил Мелетьев, поглядывая на Сазонова, на куртке, над левым крудным карманом которой красовались вышитые «золотой» нитью полковничьи звёзды.

— Золотом отвадить внимание воевод от острова? — пожал плечами Лыков. — Так на Сахалине всё одно не старатели, а всё больше охотники за морским зверем.

— Слишком большой куш! — покачал головой Алексей, нахмурившись. — Да нет зависимости тут, Прохор верно заметил.

— Ладно, я просто предложил! — поднял ладони в извиняющемся жесте капитан «Орочанина» и, обведя остальных взглядом, спросил:

— А у вас есть иные предложения?

— Сейчас — нет! — тут же ответил Сазонов. — Но обдумать это стоит.

— А может, и так уживёмся, — предположил Лыков. — Им уголь с нефтью не столь надобны, а нам до котика дел нету.

— Посмотрим, — кивнул Алексей. — В Якутск мы протест уже послали… Весной сами решим. А вот что сейчас с голландцами делать станем?

— Воеводе Калешину они вряд ли нужны, — сказал Лыков.

— В остроге говорят — зачем лишние рты, оставили бы немцев у мохнатых, ведь и так многие помрут вскоре. Болезные они, — нараспев проговорил Илья, бывший в Усть-Амурске на разведке.

— А ну! — воскликнул Сазонов, вставая. — Николай! Прикажи разводить пары, к острогу сходим. Потом машину будешь чистить!

— Василей! — раздался с берега зычный голос полусотника Агея. — Поярков!

— Ой?! — в лодке, что стояла наполовину вытащенной из воды, разогнулся коренастый, будто бы квадратный бородач в некогда богатом, а теперь драном кафтане, выбросив на берег объёмный, звякнувший железом мешок. — Чего глотку аки проклятый дерёшь, Агейка?

— Воевода, Фёдор Исакович, немедля требует! — сложив ладони, проорал служилый казак и тотчас же припустил в острог, недобро оглядев ватажку Василия, отдыхавшую на берегу у костров в ожидании ушицы.

— И чего этому борову неймётся, получил же свою долю! — в сердцах пробурчал якутский письменный голова, заломив шапку. — Так и пришиб бы…

Спрыгнув на мокрый песок, он поднял мешок и отдал его товарищу, наказав:

— Делить буду, как возвернусь! — и направился в воеводскую избу.

Воевода Байков заканчивал обед, когда в жарко натопленное помещение вошёл Поярков. Фёдор Исакович сердито глянул на вошедшего и тяжко вздохнул. После чего, отодвинув от себя ополовиненную миску с варёной пшеницей и мясом, облизал ложку от жира и, наконец, проговорил:

— Ты, Василий, на кой ляд мне сюды немцев притащил?

Тот хмуро посмотрел на пшеницу и подумал о том, что его казачкам оной не досталось — всё одно придётся жрать опостылевшую рыбу, будь она неладна! А служилым людишкам вона чего достаётся!

— За корабль сей, коли в Охотск его приведёшь, воевода якуцкий Головин Пётр Петрович отблагодарит, то будь спокоен! А коли так — то и немцев с собою забирай, а мне своих людишек кормить надобно, а не этих доходяг. Хлебной казны не присылали ишшо.

— То-то я и смотрю, — пробурчал Поярков, со злобой сузив глаза. — Сказывай, чего надобно, иттить мне надо к робятам!

— Долго ли столоваться будешь? — повысил голос Байков. — Покуда море покойно, уходил бы к Охотску!

— То моё дело! — заявил Василий. — Нужда станет — уйду! А немцев, коли не надобны, повяжу — да в воду.

— Оставил бы у мохнатых, лиходей… — пробормотал Фёдор Исакович. — Бают, ты к ним с жесточью приходил? Верно ли? Не Головин ли говорил тебе не забижать тех людишек? И так к Соколу ангарскому дауры кажный раз уходят!

— Кто бает? — пропустив остальные вопросы, спросил Поярков, упёршись руками о стол и уставившись немигающим взглядом на воеводу. — Наговор се. И неча мне с тобою лясы точить, Фёдор Исакович, пойду я!

И, уже выходя за дверь, повернулся к продолжавшему сидеть за столом Байкову:

— В Охотск сегодня же и уйду!

Едва за ним со стуком закрылась дверь, как Байков со злости запустил в неё миску с недоеденной кашей. И тут же с улицы послышались крики и топот десятков людей. Вдруг забил тревожно колокол. Байков вскочил с лавки и принялся торопливо одеваться. Толкнули дверь из сеней — то Ванька-пушкарь влетел внутрь, хрустнув глиняными осколками миски. У самого волосы всклочены, а глаза, что любские ефимки:

— Ангарской корабль, Фёдор Исакович! Что дым черной исторгает! К острогу идёт!

Загодя сбавив ход, канонерка подходила к северному берегу Амура, принадлежащему Московскому царству. А тамошний люд, вдоволь уж насуетившийся, встречал гостей во всеоружии. В переносном, конечно же, смысле, хотя все три пушечки Усть-Амурского острога смотрели в сторону приближающегося «Орочанина». Ванька Одинец, старший среди пушкарей, напряжённо вглядывался в силуэт ангарского корабля, в нетерпении покусывая губы. Уж он-то знал, что одного выстрела из корабельной пушки ангарцев достаточно для того, чтобы разнести к чертям его орудийную башенку. Силу той пушки Одинец узнал в Ленском остроге, чуть более года назад, когда туда наведались ангарцы, чтобы забрать уворованные лихими казачками мушкеты да наказать этих лиходеев, что прежде спалили их острожек и лишили жизни его защитников. Ванька тогда чудом остался в живых, да только в тот злополучный день придавило ему ногу бревном, отчего он стал прихрамывать. А ленских после оного случая раскидали по иным острогам. Вот Одинец и попал на Амур, вместе с дюжиной своих товарищей. С тем пор пушкарь мечтал управляться с орудием, подобным ангарскому, ибо силу оно имеет безмерную. Но таковых, понимал пушкарь, нет даже в самой Москве, а коли и есть, то…

«…то у них свои пушкари имеются» — вздохнул Иван.

Тем временем на берегу у ворот острога собралась немалая толпа. В центре её находился воевода Фёдор Исакович Байков, одетый по сему случаю в свои лучшие одежды и надевший кирасу. Рядом были ближние его люди, также принарядившиеся и одевшие доспехи. Чуть спереди стояли барабанщики и трубачи, готовые приветствовать гостей.

До сих пор Байков не видал ангарских кораблей, лишь слышал разные небылицы. Баяли людишки, что, мол, внутри оного судна скрыты огненные демоны. И, мол, именно они и толкают корабль против ветра и течения. А иногда бывает слышен их рёв — долгий, пронзительный и оглушающе громкий. В подобные россказни о волшбе Фёдор Исакович не верил. Воевода умом своим понимал, что сам по себе корабль по воде двигаться не может — нужна сила, его толкающая. А значит, у ангарцев есть какая-то тайна.

Про самих ангарцев Байков знал мало, слишком мало для воеводы пограничного с их землицами острога. Разве что ведал о гордости их и злопамятстве, помня рассказы о погроме и сожжении людьми князя Сокола Ленского острога. Однако же, бывало и иное — не раз бывало, ангарцы и помогали, как в Зейском остроге, например. Казачки единожды по весне жестоко голодовали, а как только воевода ближнего ангарского городка Зейска прознал о том, сразу же доставили в острог овощей, зерна и иной провизии, не взяв ничего взамен. Да болезных вылечили, забрав их к себе в городок, к лекарям. А лекари у них, люди говорят, зело добрые — лихоманку на раз изгоняют. А ещё, коли тунгусцы зазевавшегося казачка, от товарищей отбившегося в тайге, схватят в полон, завсегда выручат да в острожек ближний вернут. Это ежели тот захочет обратно, значит, к товарищам. А иной раз и к себе на службу берут. Опять же по доброй воле.

А ещё слыхал Фёдор, будто ангарские люди сами высокие, а телом крепкие, как самые дюжие казачки. Веры они православной, племени славянского, а язык их будто бы русский, да говор чуть иной. И вот в сей день воевода первый раз с момента прибытия на Амур прошлой осенью увидит людей Сокола да поговорит с ними.